Духовный отец в Древней Восточной Церкви - С. И. Смирнов

Таким образом, вопрос об отношении двух важных для истории исповеди свидетельств окончательно запутан в нашей литературе.

Следует заметить, что Ερωτήσεις κα άποκρίσεις Анастасия Синаита — памятник не совсем надежный. К. Крумбахер пишет о нем: «Последнее большое писание… (Анастасия Синаита. — С. С.), занимающееся экзегетическими, догматическими и церковно–практическими вопросами, в настоящем виде едва ли принадлежит Анастасию: многие ответы стоят в противоречии друг другу, в иных называются даже позднейшие писатели, как Никифор Константинопольский. Также и рукописи значительно отличаются одна от другой, и некоторые называют автором Анастасия, архиеп. Никейского. Однако есть основание думать, что вопросы эти принадлежат Анастасию Синаиту. Вид литературы Ερωτήσεις κα άποκρίσεις должен быть вообще исследован сначала»[865]. В данном случае мы остановимся на рассмотрении подлинности только одного интересующего нас, 4–го вопросо–ответа.

Есть надежное средство удовлетворительно выяснить данный вопрос — это славянские переводы Вопросо–ответов Анастасия Синаита, не принятые в расчет нашими упомянутыми исследователями[866]. Вопросы и ответы Анастасия переведены на славянский язык в самые ранние времена славянской письменности. Они — правда, не в полном виде, только избранные — находятся в Изборнике Святослава 1073 г., и между ними интересующий нас 6–й вопросо–ответ в полном виде (на л. 43об. — 51об.). Но Изборник Святослава, как известно, есть список с раннейшей рукописи, писанной для болгарского царя Симеона († 928), а эта последняя есть точный перевод с изборника, составленного в Греции, причем, по мнению исследователей, по составу своему греческий подлинник (Изборника) должен принадлежать IX столетию. От X в. уже известна греческая рукопись такого сборника[867]. Таким образом, текст 6–го вопросо–ответа Анастасия мы имеем в списках X (греческий текст) и XI вв. (славянский текст). Что же представляет собой текст вопросо–ответа в этих списках? Он очень близок к изданному у Миня (перепечатавшего старое издание иезуита Гретсера 1740 г.). Это два списка одной и той же редакции, причем список греческого сборника X в. исправнее. Славянский перевод Изборника — дословный, соответствующий тексту греческого сборника и тексту того списка, из которого приводятся варианты у Миня. Только выписки из разных авторов, подтверждающие ответ Анастасия, несколько разнятся в списке сборника X в. от изданного у Миня. В первом находится ст. Κυρίλλου, έκ της ψυχής πάσης σαρκός (см. Приложение I), которая отсутствует у Гретсера и в Патрологии.

Но этот славянский перевод изучаемого вопроса Анастасия не единственный. Никон Черногорец помещает его в 51–м слове Пандект[868]. В этом «Слове о покаянии и исповедании» после собственных вступительных речей Никон приводит «святого Анастасия Синайского вопрос: добро ли убо есть еже исповедати грехи духовным мужем? Ответ: добро и зело полезно» и т. д. Дальнейший текст представляет перевод той же редакции, что у Миня и в греческом сборнике X в., с незначительными пропусками текстов, но перевод совершенно отличный от помещенного в Изборнике Святославе[869]. Таким образом, Никон Черногорец читал ответ Анастасия Синаита в той же редакции, что и составители греческого сборника IX в. И это следует признать важным показанием в пользу подлинности Анастасиева текста, защищаемого нами. Перевод славянский в Пандектах Никона совершенно отличен от перевода в Изборнике. Но это нисколько не удивительно: последний сделан в Болгарии, тогда как относительно Пандект высказывается предположение[870], что они переводились на Руси в домонгольский период: тогда не в полном виде, позднее — в полном вместе с Тактиконом [Русские рукописи Пандект известны с XII в., погрёчески, насколько знаем, Пандекты не изданы].

Вот данные, представляемые древними славянскими переводами. Они свидетельствуют, что редакция, напечатанная в Патрологии Миня ~ древняя, надписание над ней имени Анастасия Синаита вполне устойчиво. Отсюда вероятно, что эта именно редакция и принадлежит Анастасию Синаиту, подвижнику VII в. По крайней мере, нет оснований в этом сомневаться.

Теперь посмотрим на списки другой редакции, которая у Леунклавия и в Афинской Синтагме издана с именем Петра Хартофилакса в числе других его Ερωτήματα. Здесь три последних небольших вопросоответа касаются исповеди. Первый дословно повторяет Анастасия, второй и третий несходны с ним. Н. С. Суворов приписывает Анастасию Синаиту эту редакцию на основании греческих рукописей, содержащих в надписаниях над этими тремя вопросами имя Анастасия. Однако это очень рискованно.

Надо иметь в виду то, что из трех рукописей в одной нет никакого надписания над статьями, в других имя Анастасия помещено на поле и может быть приписаным после и по догадке совершенно естественной, ибо оба свидетельства поначалу буквально сходны. Таким образом, нельзя считать надежным надпись имени Анастасия над этой редакцией вопросо–ответов. Далее надо принять в расчет и то, что рукописи, которыми располагал Н. С. Суворов, сравнительно поздние, XV‑XVI вв. И они доказывают только одно, что свидетельства Анастасия и Петра, вырванные из целых трактатов обоих авторов, были очень распространены в статьях об исповеди, а будучи распространенными, они и подверглись переделкам, обогатились вариантами, наконец, перемешались.

Итак, то, что читается в Патрологии Миня как свидетельство Анастасия Синаита и принадлежит Анастасию, писателю конца VII в., отрицать это нет никаких оснований. Но нельзя быть односторонним и лишать значения другое разбираемое свидетельство. Три вопросо–ответа, известные с именем Петра Хартофилакса об исповеди, вероятно, принадлежат этому автору. Петр, диакон константинопольский и хартофилакс, современник Алексия Комнина (1081–1118) жил в конце XI в. (ок. 1092 г.). Нет никаких оснований сомневаться в принадлежности ему Ερωτήματα, и в частности трех вопросов об исповеди. И это ценное свидетельство для характеристики покаянной дисциплины конца XI в. Буквальное сходство первого вопросо–ответа с началом вопросо–ответа Анастасия Синаита совершенно удовлетворительно объясняется А. С. Павловым как заимствование. Только мы полагаем, что и два остальных вопросо–ответа не оригинальны. Второй: как поступать, если не найдешь мужа духовного для исповеди, — как увидим во второй части исследования, решался неодинаково. Однако такое решение, какое дается Петром, — исповедоваться непосредственно Богу — господствующее: оно подсказывается всеми творениями Симеона Нового Богослова. Третий вопросо–ответ — об исповеди плотских грехов, запрещающий перечислять их, совершенно согласен по идее с данными раннейшей аскетической письменности (хотя дословного сходства мы не могли установить). У преп. Иоанна Лествичника читаем: «Внушай делателям послушания, чтобы грехов плоти и похотения не исповедовали во всей подробности, прочие же грехи во всей подробности памятовали бы денно–нощно»[871].

Подобные наставления есть у преп. Ефрема Сирина и Марка Подвижника[872].

Установив отношение Петра Хартофилакса к свидетельству Анастасия Синаита, которое первый использовал в своих целях, чрезвычайно важно обратить внимание на то, как Петр понимал это свидетельство. Анастасия Синаита в данном месте чаще всего считают свидетелем о сакраментальной тайной исповеди перед пресвитерами. Но, очевидно, не так его понимал Петр Хартофилакс. Исповедь пред пресвитерами в период Вселенских Соборов предполагается известными учеными порядком установленным прочным церковным институтом. Но тогда излишен был бы для писателя XI в. и сам вопрос: хорошо ли исповедовать грехи свои духовным мужам? А второй вопросо–ответ Петра с этой точки зрения и совершенно непонятен — как возможно было бы при наличности массы пресвитеров, компетентных совершителей церковного покаяния, не найти подходящего духовника, так что приходилось иногда вместо исповеди перед духовным мужем исповедоваться мысленно, непосредственно Богу. Ясно, что под духовными мужами Петр разумел не пресвитеров, а духовных отцов — богоозаренных старцев, которых действительно надо было верующему разыскивать, и не всегда успешно. Вот почему мы думаем, что в истолковании свидетельства (по крайней мере, Петра Хартофилакса) ближе к истине Н. С. Суворов, и сами толкуем оба свидетельства как показания об исповеди мирян перед старцами.

С. И. СМИРНОВ[873] (8 сентября 1870 г., — 4 июля 1916 г.)

4 июля сего года Московская духовная академия понесла тяжелую утрату в лице скончавшегося ординарного профессора ее по кафедре истории Русской Церкви Сергея Ивановича Смирнова.